Очень не против.
– Ситуация критическая, – сказал Говорков.
Вид у него при этом был смущенный и как будто даже виноватый, но Старцев прекрасно знал, что это ровным счетом ничего не значит – внешний вид Тихаря никогда не имел ничего общего с его действительным настроением, словно у него разладилось внутри какое-то реле, синхронизирующее выражение лица с переживаемыми эмоциями. В другое время и при других обстоятельствах наблюдение за мимикой Олега Капитоновича могло бы доставить Старику ни с чем не сравнимое удовольствие.., но не сейчас.
Ибо ситуация и в самом деле была критической.
– Груз необходимо отправить в ближайшие дни, – продолжал между тем Тихарь. – Вы должны понимать, что вечно лежать на складе в Москве он не может – неровен час, случится что-нибудь непредвиденное... А тут такая, я бы сказал, дикая ситуация, на границе. Мы должны быть уверены в полной безопасности груза, и в то же время я вижу, что вы не в состоянии ее гарантировать. Как быть?
Квадрат, судя по всему, погиб, Ирма пропала вместе с грузом, проводник сгорел... Кто поведет машину в Ригу?
– Москвич, – сказал Сергей Иванович первое, что пришло ему в голову. До этого он не думал о Забродове как о возможной, кандидатуре на место курьера, просто этот тип и то, чем он сейчас, по идее, занимался, были единственным предметом, о котором он мог говорить и думать в последние сутки.
Теперь, когда слово было сказано, Сергей Иванович понял вдруг, что в этой идее есть зерно здравого смысла. – Москвич, – воодушевляясь, повторил он. – Мировой курьер. Справится.
– О ком это вы? – с оттенком заинтересованности прошелестел Тихарь.
Сергей Иванович с растущим воодушевлением рассказал Говоркову о Забродове, несколько даже сгустив краски и приукрасив события. Говорков выслушал и расплылся в неумелой улыбке, обнажив кривые желтые зубы. Старцев автоматически заулыбался в ответ, забыв, с кем имеет дело, и немедленно за это поплатился.
– Это наверняка эфэсбэшник, – все еще улыбаясь, произнес Говорков. Сергею Ивановичу показалось, что фраза эта состояла из одних шипящих звуков. – Разузнал все и уехал в Москву, а вы и уши развесили – ждете, когда он вам груз на тарелочке поднесет. Мой вам совет: сушите сухари. Старцев. На вашей должности глупость не просто непростительна – она смертельна.
– Да что это вы, право, Олег Капитонович, – пытаясь унять колотящееся сердце, проныл Старцев. – Что уж вы сразу – сухари... Даже если он и из этих – так что же, в ФСБ не люди, что ли?
Есть-пить им не надо? Такой случай подработать...
Взять хотя бы Квадрата...
– Квадрат был наш человек, – опустив книзу черепашью физиономию, едва слышно сказал Говорков. Теперь казалось, что он весело подмигивает, хотя весельем и не пахло. – Наш, понимаете?
Мы его знали сто лет, и все сто лет он был наш, с потрохами и служебным удостоверением в придачу.
А этот ваш... Забродов.., кто он? И вы хотите доверить ему такой груз?
– Ну, тогда я просто не знаю, – развел руками Старцев.
– А надо бы знать, – стеснительно заметил Говорков. – Кому же знать-то, как не вам? Сейчас ведь не только судьба груза, но и ваша судьба решается, Старцев.
Старцев побледнел. Как ни плохи были дела, такого оборота он все-таки не ожидал.
– Но позвольте, – пролепетал он, чувствуя, что лепечет, и ненавидя себя за этот лепет, но не в состоянии сменить тон. – Позвольте, Олег Капитонович, как же так? При чем же здесь я? В конце концов, и Квадрат, и Ирма были вашими людьми, и я не могу отвечать...
– Вот видите. Старцев, – с крокодильей усмешкой сказал Тихарь. От его стеснительности не осталось и следа. – Вы не можете отвечать. На вашем участке творится черт знает что, и вы мне говорите, что не можете за это отвечать! Эти ваши мифические автоматчики должны были быть остановлены и повернуты на сто восемьдесят градусов в тот самый момент, как перешагнули границу.
– Вообще-то, это работа пограничников, – возразил Сергей Иванович, чувствуя, как плывет под ногами еще утром казавшаяся такой твердой земля. Надежды, которые он возлагал на Забродова, теперь представлялись ему не более чем глупым барахтаньем, вроде детской попытки избежать наказания за разбитую чашку.
– Пограничники, если хотите, тоже часть вашей работы, – сказал Говорков. Теперь в его голосе и выражении лица не было и следа прежней робости и интеллигентной кротости – на Старцева смотрела морщинистая крокодилья морда, и огромные челюсти широко разевались, готовые сомкнуться и отхватить ему ноги, как говорится, по самые уши, – Я знаю, – продолжал Тихарь, – что у вас с ними налажен контакт, но этого мало. То, что они не мешают вам работать, – прекрасно, но нужно добиться, чтобы они работали сами! Вы с вашими людьми не в состоянии полностью подменить собой пограничную охрану, да это и не нужно. Пусть работают! Не хотят работать – заставьте их!
– Легко сказать – заставьте, – тоскливо усмехнулся Старцев. – А как?
Говорков взглянул на него в упор, высоко задрав над оправой очков два жидких пучка кустистой волосни, заменявших ему брови. Углы его безгубого рта скорбно опустились книзу.
– Это вы меня спрашиваете? – поинтересовался он. – Вы сидите здесь без малого двадцать лет и спрашиваете меня, как навести порядок в вашем районе! Это черт знает что. Старцев! При том бардаке, что вы здесь развели, я ничуть не удивлюсь, если завтра вас кто-нибудь подстрелит из кустов, а потом спокойно уйдет через границу.
– Не удивитесь? – зачем-то переспросил Сергей Иванович.
В горле у него вдруг сильно пересохло.
– Ни капельки, – ответил Говорков.