Над законом - Страница 94

Савельич не ответил. Шорох мокнущего под осенним дождем леса сглотнул хлопок выстрела. Белого согнуло пополам и отшвырнуло назад. Он издал невнятный мучительный звук и медленно опустился на одно колено, глядя на своего убийцу внезапно заслезившимися глазами. Лицо Савельича странно оживилось, глаза заблестели, а уголки губ поползли в стороны. Он выстрелил еще раз, и Белый опрокинулся на спину, уже мертвый. Но он продолжал нажимать на курок до тех пор, пока затвор со щелчком не замер в крайнем заднем положении. Тогда Савельич, следуя совету Белого, затолкал пистолет в узел серого тряпья и швырнул его в озеро.

Белый оказался слишком тяжелым, и его пришлось скатывать в воду, как суковатое бревно. После этого Аркадий Савельевич подобрал в лесу длинный кривой сук и затолкал труп поглубже. Сук он тоже бросил в воду.

Вернувшись к машине, он с сомнением посмотрел на нее, на небо и снова на машину. С неба продолжал сеяться дождь. Аркадий Савельевич открыл дверцу со стороны водителя, взялся одной рукой за баранку, а другой уперся в переднюю стойку кузова. Машина медленно, словно нехотя уступила его усилиям и тронулась с места. Круто вывернув руль вправо, он направил ее к воде, а когда автомобиль, набирая скорость, покатился по пологому береговому откосу, отскочил в сторону. Через две минуты на поверхности озера не осталось ничего, кроме медленно расходящихся кругов.

Через полчаса водитель рефрижератора подобрал попутчика. Попутчик, по всему видно, был человеком бывалым и всю дорогу развлекал его анекдотами и историями из собственной богатой биографии.

В Великих Луках он сошел, помахав на прощанье рукой, и дальше водитель рефрижератора поехал один.

– Сколько можно играть в политику? – ворчал Мещеряков, раздраженно обгоняя тащившийся впереди хлебный фургон. – В стране жрать нечего, а все торчат у экранов и ждут, что новенького отмочат Макашов или Жириновский... Председатели колхозов развалили свои хозяйства, украли все, что могли, и спрятались в Думе вместе с генералами. А своим собственным делом никто не занимается... Да уже, наверное, и не может заниматься. Позабыли все, бегая по митингам...

– Не надо было ехать на красный свет, – заметил Сорокин, – не пришлось бы штраф платить.

– Штраф! – саркастически завопил Мещеряков, воздевая руки к небу. Сорокин испуганно дернулся, но тут же снова схватился за руль. – По-твоему, пятьдесят долларов – это нормально.

– Ты сам дал ему пятьдесят долларов, – примирительно сказал Сорокин. – Зачем же теперь кричать?

– У меня не было рублей, – сердито огрызнулся Мещеряков.

– Не понимаю, – пожал плечами Сорокин, – мы в Чикаго или в Филадельфии?

– Ему смешно! – обращаясь к невидимой аудитории, воскликнул Мещеряков. – Между прочим, ты тоже хорош. Мог бы показать ему свое удостоверение. Ты же все-таки полковник, и это твое ведомство.

– Так, – вздохнул Сорокин, – вот и до меня дошла очередь. Во-первых, ГАИ – вовсе не мое ведомство, а во-вторых, ты и сам полковник. Показал бы ему свое удостоверение, глядишь, он бы и постеснялся с тебя доллары драть. Ограничился бы составлением протокола, копия – по месту работы. Вот бы твое начальство повеселилось!

– Типун тебе на язык, – сказал Мещеряков и суеверно поплевал через левое плечо. – Нет, серьезно, куда ты смотришь? Пускай эти не твое ведомство, но доллары-то он забрал! Что он их, в кассу сдаст, или что у них там? На нем же милицейская форма!

– Я запомнил его номер, – сообщил Сорокин.

– Он запомнил номер! Ты должен был пресечь безобразие!

Все еще пылая праведным гневом. Мещеряков утратил бдительность и попытался с ходу вписаться в узкую арку, которая вела во двор старинного дома на Малой Грузинской. Раздался скрежет и звон стекла, и машина, подпрыгнув, резко остановилась.

– Опять я забыл про эту сволочь! – в сердцах крикнул он.

– Фара? – спросил Сорокин.

– Как всегда... Черт, я уже не помню, которая по счету. Фу ты, дрянь какая, даже в пот бросило.

Сорокин дипломатично молчал. Сзади нетерпеливо засигналил какой-то автомобиль.

– Да пош-шел ты, – прошипел Мещеряков и резко обернулся.

Над багажником его автомобиля нависал уродливый капот выкрашенного в цвет хаки 'лендровера'.

– Ба! – подал голос Сорокин. – Да это же Забродов!

– Вижу, – буркнул Мещеряков. – Вот черт, сейчас начнется...

Сорокин, не удержавшись, тихонько хрюкнул.

Мещеряков наградил его уничтожающим взглядом и повернулся к дверце, в которую уже барабанил улыбающийся Илларион.

– Полковник! – радостно воскликнул Забродов. – Полковники! – поправился он, заметив в машине Сорокина. – А я думаю, кто это опять нарушает закон о неприкосновенности жилища? Сколько можно бодать мое жилище, Андрей?

– Не надо над нами смеяться, – подлил масла в огонь Сорокин, – Нас только что оштрафовали на пятьдесят долларов!

– Вы что, ездили в Чикаго? – спросил Илларион.

Мещеряков зарычал, а Сорокин разразился хохотом.

– И за что нынче штрафует американская дорожная полиция? – невозмутимо спросил Илларион.

– За езду на красный свет, – ответил Сорокин.

– Ну надо же, – покачал головой Илларион, – прямо как у нас. Ну, – повернулся он к молчаливо кипевшему Мещерякову, – ты во двор заезжать думаешь?

– Думал, – ответил тот. – Теперь уж и не знаю.

– Ладно, – сказал Забродов, – вылезай, я заеду.

– Лучше уж выгони обратно.

– Не дрейфь, полковник. Что тебе терять, кроме второй фары?

Сорокин снова заржал, а Мещеряков, поминая недобрым словом милицию, Чикаго и нерадивых строителей, построивших слишком узкую арку, вылез наружу. Илларион загнал по очереди автомобили, после чего все трое взобрались на пятый этаж по крутой, не по-теперешнему широкой лестнице с витыми чугунными перилами и вошли в квартиру Забродова.